ЖИТИЕ СВЯЩЕННОМУЧЕНИКА ПЕТРА ПОДКОПАЕВСКОГО

Священномученик Петр Петриков родился 19 января 1903 года в городе Можайске Московской губернии и во святом крещении был наречен во имя священномученика епископа Петра Адрианопольского, память которого Святая Церковь празднует 22 января старого стиля.

Отец его Сергей Петрович, крестьянин села Енкаева Тамбовской губернии, отслужив в армии, остался в Москве караульным сторожем, а выучившись, поступил конторщиком на Московско-Брестскую железную дорогу.

Начатки веры и доброе устроение души Петр воспринял от своей матери Татьяны Михайловны, самоотверженно его любившей и впоследствии в годы гонений разделившей с ним тяготы лагеря и ссылок.

В 1910 году Петр поступил во второй класс приходского училища при станции Батюшково Московско-Брестской железной дороги, где в то время служил его отец. В последующие годы Сергея Петровича переводили по службе на станции Вязьма, Кубинка, Мещерская, и вместе с ним со станции на станцию переезжала и вся семья.

В 1913 году Петр был определен в Можайское реальное училище и семь лет учебы в нем провел в отрыве от семьи, которая в конце 1912 года поселилась в Тучкове, где Сергей Петрович Петриков был назначен помощником начальника станции.

Петр рос благонравным и книжным отроком, учился с большим усердием и преуспевал в учении: из класса в класс переходил с наградами первой степени. У художника Ивана Лаврентьевича Горохова он учился живописи, писал очерки и стихи, собирал гербарии, коллекции всевозможных семян, старинных монет, открыток, иностранных марок. Душа и ум его жаждали всяких познаний и совершенства во всем, к чему он прилагал свои труды.

Летом 1919 года, между шестым и седьмым классом реального училища, Петр Сергеевич, стремясь получить более полное и разностороннее образование, прошел общеобразовательный триместр при Московской горной академии. В Можайске среди молодежи им был организован кружок «Самообразование», а при станции Тучково — любительский драматический кружок.

Окончив в 1920 году Можайское реальное училище, преобразованное в то время в единую трудовую школу второй ступени, Петр Сергеевич хотел поступить на медицинский факультет Московского университета, но этому помешала тяжелая болезнь отца: мать, бабушка, младшие сестра и брат оставались без кормильца. Зимой 1920–1921 года он начал учиться в школе телеграфа, но из-за необеспеченности семьи вынужден был оставить учебу. Летом 1921 года он крестьянствовал и зарабатывал шитьем обуви.

Отец после лечения в московской университетской клинике выздоровел, и 27 июля 1921 года Петр Сергеевич подал прошение о зачислении его на медицинский факультет Московского университета, в виде исключения, без вступительных экзаменов. По резолюции народного комиссара здравоохранения Н.А. Семашко, как способный юноша из бедной семьи, он был принят в число студентов 2-го МГУ.

В послереволюционные годы по инициативе Петра Сергеевича в Можайске был создан Союз христианской молодежи. Тогда уже имея глубокий сознательный интерес к вопросам веры, он так же серьезно изучал и новое язычество — марксизм «по программе университетской партийной школы». В то время от Петра Сергеевича еще были сокрыты пути Промысла Божия, и ему думалось, что последующая жизнь и он сам будут развиваться по им самим созданному плану, а не по произволению Божию.

«Творчески вдохновенный, порывный, — писал он в своем жизнеописании при поступлении в Московский университет, — сознаю я и чувствую близость цельности душевной… начинает формироваться и строго очерчиваться личность моя. Истоки вечной юности и радости открываются во мне».

Весной 1922 года Петр Сергеевич пережил посещение Божие: его постигла тяжелая нервная болезнь. Учеба была прервана, врачом ему было предписано полное воздержание от умственного труда на срок не менее полугода.

В болезни изменилось отношение Петра Сергеевича к земному миру, еще недавно представлявшемуся ему прекрасным и многоцветным, благодать Божия коснулась его сердца и подвигла его горняя мудрствовати и вышних искати. В страдании, причиненном болезнью, открылась ему красота Небесного мира, сокровища веры, которая объемлет все, и зародилось сильнейшее желание всем сердцем, душою и разумением служить единому Богу, Творцу всяческих. Под действием происшедшей в нем духовной перемены Петр Сергеевич, оставленный на второй год на первом курсе университета, уже не мог более помышлять о продолжении учебы в нем и будущей врачебной деятельности.

В это время состоялось его знакомство с Борисом Яковлевичем Эльбсоном, в 1924 году принявшим монашеский постриг с именем Андрей, а затем и рукоположение в священный сан. Общность духовных устремлений, единодушие и единомыслие связали их на всю жизнь.

Петр Сергеевич и Борис Яковлевич посещали храм во имя священномученика Ипатия Гангрского на бывшем Антиохийском подворье в Москве, где с 1922 года священствовал старший брат Бориса Яковлевича отец Стефан Эльбсон. Отец Андрей и отец Стефан, происходившие из лютеранской семьи, воспитывались в атмосфере светских интересов и полного безразличия к вере и Церкви, но вопреки этому, будучи сами боголюбивыми с детских лет, в юности приняли православие, а в 1920-е годы — священство. В Ипатьевском храме отец Стефан и отец Андрей «много и благоговейно служили и истово молились», оба они были «людьми повышенной духовной настроенности» и вскоре привлекли к себе общую любовь и почитание.

В июне 1925 года епископом Можайским Борисом (Рукиным) Петр Сергеевич был рукоположен целибатом во диакона и в том же 1925 году митрополитом Крутицким Петром (Полянским) — во иерея. В возрасте двадцати двух лет из путей, ведущих в Царствие Небесное, он избрал путь теснейший: жизнь безбрачную, молитвенную и созерцательную. До 1931 года, живя в Тучкове, отец Петр священствовал в бесприходных московских храмах: в 1925–1926 годах он служил на Антиохийском подворье, а с 1928 года по воскресным и праздничным дням вместе с отцом Андреем (Эльбсоном) совершал ранние литургии в храме Святителя и чудотворца Николая в Подкопаевском переулке. Он не стремился (а возможно, и не получил на это благословения) созидать церковную общину, но имел немногих преданных духовных детей.

По-видимому, в середине 1920-х годов отец Петр и отец Андрей стали духовно окормляться у преподобного Нектария Оптинского, принявшего их в число своих духовных чад. Тогда же они духовно сблизились с отцом Сергием Мечевым, настоятелем московского храма Святителя и чудотворца Николая в Кленниках.

Дочери отца Сергия запомнились посещения родительского дома во дворе маросейского храма отцом Петром и отцом Андреем. Весь их облик, священническое достоинство, с которым они держались, производили на ее детское сознание впечатление святости и прихода их из иного мира — мира очень любимых ею «триех отроков» в пещи, огнем горящей, и других лиц из богослужебного круга, тексты о которых запоминались ею наизусть с младенческих лет.

К концу 1920-х годов в помощь причту Николо-Кленниковского храма отец Петр стал служить в нем по мере надобности в будние дни. Службы его не были регулярными, но усердными прихожанами он воспринимался как маросейский священник и приобрел среди них духовных детей, в частности, Веру Смирнову и Антонину Черткову. В маросейском храме им был принят в ту пору в православие из старообрядчества профессор-химик Сергей Саввич Драгунов, всю жизнь сохранявший благоговейную память о нем.

По воспоминаниям знавших его, отец Петр был всегда благодушен, в движениях неспешен, от него веяло тишиной и миром душевным. Однажды Антонина и Ирина Чертковы, в день памяти дедушки священника, попросили отца Петра отслужить панихиду на Миусском кладбище. Отец Петр был ограничен во времени, куда-то очень торопился, и сестры не надеялись, что он сможет совершить службу по полному чину, но опасения их оказались напрасными. Всегда сознававший высоту свя¬щеннического служения, отец Петр никогда не руководился в нем соображениями житейскими и потому совершил панихиду неторопливо, по полному чину.

После ареста маросейского священника отца Бориса Холчева в феврале 1931 года отец Петр был принят в причт Николо-Кленниковской церкви и служил в ней весь Великий пост до своего ареста 14 апреля. Службы его были очень благостными; члены Николо-Кленниковской покаяльно-богослужебной семьи (так называл церковное братство священномученик Сергий Мечев) полюбили отца Петра и считали его благим приобретением для маросейской общины.

14 апреля 1931 года отец Петр был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Через неделю после ареста, 21 апреля, ему было предъявлено обвинение в том, что он «систематически вел антисоветскую агитацию и состоял в контрреволюционной организации "Истинно Православная Церковь"». 23 апреля отец Петр был допрошен уполномоченным ОГПУ, который записал с его слов приводимые ниже «показания по существу дела»:

«Я, Петриков Петр Сергеевич, родился в Можайске, происхожу из семьи железнодорожного служащего; отец мой был помощником начальника станции Тучково Белорусско-Балтийской железной дороги; до 1920 года я учился в школе 2-й ступени, после окончания которой поступил в школу телеграфа, где пробыл до 1922 года, с 1922 года по 1924 год учился в Московском государственном университете на медфаке. Примерно года с 1919-го у меня начался процесс религиозного перерождения, и к 1925 году [я] окончательно решил принять сан священника, который и принял в 1925 году. Священнослужительством я не занимался до 1931 года и только в марте месяце получил Николо-Кленниковский приход; в редких случаях, во время моего приезда в Москву, я сослужил в церкви бывшего Александрийского подворья, где священником был Эльбсон Борис Яковлевич. Эльбсона Бориса Яковлевича знаю с 1923 года, еще с того времени, когда учился во 2-м МГУ; Эльбсон в то время работал бухгалтером в каком-то учреждении и сан священника принял только в 1926 году.

Больше сказать ничего не могу».

5 июня 1931 года Особым Совещанием при Коллегии ОГПУ СССР отец Петр был приговорен к заключению в концлагере на трехлетний срок. Осужденных с ним вместе по одному следственному делу было до пятидесяти человек, и среди них был отец Андрей (Эльбсон), отправленный с отцом Петром также в Мариинский лагерь.

За отцом Петром в Сибирь последовала его мать Татьяна Михайловна и Вера Петровна Миронович. Зная отца Петра с первых лет его священнического служения, она в конце 1920-х годов стала его преданной духовной дочерью; все последующие годы жизни отца Петра Вера Миронович помогала ему материально и разделяла с ним тяготы жизни в ссылках.

Приехав в Мариинск в августе 1931 года, Вера Петровна с Татьяной Михайловной поселились рядом с концлагерем и имели свидания с отцом Петром. 17сентября 1931 года (по-видимому, по ходатайству родственницы Татьяны Николаевны Ростовцевой) дело отца Петра и отца Андрея было пересмотрено, и заключение в лагере было заменено им трехлетней ссылкой с ограничением права проживать в двенадцати крупных городах СССР и стокилометровой зоне вокруг них.

В середине октября 1931 года, после освобождения из лагеря, отец Петр и отец Андрей поселились в городе Муроме. В ноябре того же года Вера Петровна Миронович переехала из Москвы в Муром к отцу Петру и устроилась работать ретушером в местной фотографии. В Муроме общение отца Петра с отцом Андреем не прерывалось.

26 апреля 1932 года все они были арестованы и заключены под стражу в арестном помещении Муромского районного отдела ОГПУ. 10 мая отцу Петру был с предъявлено обвинение в том, что он состоит «активным членом контрреволюционной монархической организации церковников, ставившей своей задачей свержение советской власти». 3 июня 1932 года отец Петр был допрошен уполномоченным Муромского ОГПУ. На следствии он держался исповеднически, и на допросе собственноручно записал ответы на вопросы, заданные уполномоченным.

«Я — писал он, — священник единой Святой Соборной Апостольской Церкви, в частности, Московской Патриархии. Представителем Патриархии по городу Мурому (месту моего последнего жительства) — из иерархов — считаю епископа Макария Муромского, по Нижегородскому краю — митрополита Сергия Нижегородского (он же и Заместитель Местоблюстителя).

Веру Петровну Миронович знаю со времени поездки ее со мной в Сочи (года три-четыре тому назад). Видел ее и раньше в церкви, но до поездки в Сочи никаких бесед с ней не имел и знакомства не вел. Как мне помнится, на Ваганьковском кладбище просил я ее проводить меня в Сочи. Здоровье мое, очень плохое с самых ранних лет, ухудшавшееся с годами, к этому времени было крайне плохо: было даже так, что я падал без сознания пять-шесть раз в вечер (в доме родителей, при них). Я и просил В. П. Миронович проводить меня на юг, где жил я более месяца. После этой поездки бывал я у нее и она у меня (несколько раз). После моего возвращения из Сибири, приблизительно через месяц, В. П. Миронович приехала в город Муром. Здоровье мое было очень плохо, и Миронович пожелала принять участие в моей жизни, помогая мне материально и заботами обо мне. За несколько недель перед арестом я был принужден обратиться к врачу, так как еле ходил по комнате. Врач Дементьев в городе Муроме нашел у меня много заболеваний: злостный невроз сердца (истероневроз, как он выразился), фиброзное состояние легких (говорит, был активный процесс), хронический катар гортани и злостный бронхоаденит, и еще что-то, названий не помню.

Эльбсона знаю с года 1924-го. Видел его с того времени в храме бывшего Антиохийского подворья. Был несколько раз у него на квартире в Казенном переулке (в городе Москве). Изредка, приезжая со станции Тучково в Москву, служил в храме, где служил Эльбсон. Направляясь в Сибирь, мы ехали в одном этапе (в одном вагоне). Вскоре после моего приезда в Муром приехал туда же и Эльбсон. В Муроме изредка бывал у него, ходили вместе в баню, пока врач не запретил мне туда ходить.

Елену Сергеевну Ильину знаю по рассказам Татианы Николаевны Ростовцевой. До Мурома никогда ее нигде не видал. В Муроме видел ее в доме, где жил Эльбсон, так как и она жила в том же доме. Знакомства с Ильиной не вел.

Татиана Николаевна Ростовцева мне родственница по мужу. Познакомился я с ней вскоре после принятия мною сана. Виделся с ней очень редко, бывая у них. В городе Муроме несколько раз был у нее; она читала мне вслух Достоевского — "Игрок" и "Село Степанчиково" (осталось недочитано).

Дроздова увидел в первый раз 27 апреля 1932 года в камере в городе Муроме после моего ареста. До 27 апреля 1932 года знаком с ним не был и его нигде не видел.

Имя и фамилию Траковской Александры слышу впервые. Кто это такая, я не знаю.

В городе Муроме близких знакомых у меня нет. Есть дальняя родственница (степени родства я даже и не знаю) Любовь Ефимовна Русакова (живет рядом с типографией).

Из моих родственников и близких знакомых за границей никого не имеется. С заграницей никаких связей у меня не было и не имеется.

Шифров никаких не знаю (и никакими шифрами никогда не пользовался).

Богослужений у меня на квартире никогда не совершалось (и участия в них никто не принимал).

Власть признаю, как говорят, не за страх, а за совесть. Всегда исполнял все касавшиеся меня законоположения, не знаю ни одного случая нарушения мною таковых. Пользуюсь свободой верить во что мне угодно по Основному закону страны — Конституции. Во всем происшедшем в нашей стране вижу пути Промысла Божиего, всегда ведущего нас во благое, дарующего всегда нам полезное.

Красная Армия — армия, защищающая нашу страну, страну, подданным которой я являюсь. Если буду призван сейчас, буду служить в тылу, потому что я являюсь сейчас тылоополченцем. Если я (хотя и служитель культа) буду призван наравне со всеми гражданами СССР, буду служить наравне со всеми в войске.

Существовал я на материальную поддержку родителей, с которыми и жил, на поддержку материальную от Веры Петровны Миронович (последние года три), а также распродавал, что мог продать: библиотеку, коллекцию открыток, монографии, ат¬ласы, гербарии.

Не знаю за собой ни одного факта антисоветской агитации. Ни в каких контрреволюционных организациях никогда не состоял и сейчас не состою.

По существу изъятых у меня при обыске писем показываю: одно письмо написано мною из Мурома в Москву Вере Петровне Миронович во время моего заболевания (письмо показывает ей, какая у меня температура и какой у меня пульс). Написано было за несколько недель до ареста. Миронович ездила в Москву на похороны тети своей Веры. (Письма первое и второе изорваны мною. Миронович письмо по приезде ее из Москвы, а второе не знаю когда. Валялись в углу в мусоре.)

Другое письмо от Крупновой из Москвы мне. Письмо показывает само, что Крупнову я знаю очень плохо. "А я подумала, а помните ли Вы меня и потому пойме¬те ли, от кого это письмо" — стоит в письме. Насколько я помню, автор этого письма был у меня на исповеди (я служил на приходе как раз пост Великий). Чем Крупнова служит и где, не знаю. Живет в Черкизове. Имени и отчества ее не знаю.

Письмо от 4 апреля 1932 года за подписью: "Твоя мама" — письмо ко мне моей матери Татианы Михайловны Петриковой. Фигурирующие в письме лица: Женя — это будет мой брат Евгений Сергеевич Петриков, тринадцати лет; учится, живет при родителях.

Письмо за подписью: "Нина" (от 29 февраля) — письмо моей сестры Нины Сергеевны (вышла замуж в прошлом году). Живет сейчас в Москве. Макар — это муж сестры. Отчества и фамилии его не знаю, так как она вышла замуж после моего ареста в 1931 году.

Адрес: Баку-7, Арменекенд, Нагорная, 221, квартира 46 — это адрес того гражданина, у которого я жил в Сочи, когда туда ездил года три тому назад. Фамилия его Яшин Никита Георгиевич.

Адрес: улица Кропоткина, Хрущевский переулок, дом 3, квартира 8; Фибих для М. Н. Соколовой — адрес Марии Николаевны Соколовой, средних лет; она была моей соседкой по квартире в Тучкове. Портниха, переехала в Москву не знаю когда.

Адрес: Москва, Центр, Фурманный переулок, дом 20, квартира 6 — не знаю, чей адрес.

Церковь — "не от мира сего". Мои интересы — интересы чисто духовные: получение благодати и приобретение совершенств, какими обладает Бог, в Которого верю. Вопросами политики никогда не занимался и в политических вопросах не разбираюсь. Власти подчиняюсь по совести и готов пожертвовать для нее всем, чем только могу, если это будет нужно, только верой в Бога не могу пожертвовать никому, если когда-либо кто-либо будет этого требовать. От разговоров на политические темы прошу меня освободить, так как в этих вопросах я ничего не понимаю. Разницу между прежней властью и теперешней»3.

17 августа 1932 года следствие было прекращено, и отец Петр, отец Андрей и Вера Петровна Миронович были освобождены.

В июне 1936 года, после окончания срока ссылки, отец Петр с Верой Петровной переехали из Мурома в Можайск и поселились в доме супругов Матвеевых на Красноармейской улице. В части дома, отдаваемой в наем жильцам, был отдельный вход. Здесь отец Петр устроил домовую церковь и совершал в ней богослужения; Вера Петровна за богослужениями пела и читала. На эти службы приезжали из Москвы духовные чада отца Петра и приходил живший в то время в Можайске иеромонах Александр (Ильин).

Гонения на христиан усиливались, и в 1937 году начались массовые аресты священнослужителей и мирян.

10 апреля 1937 года был арестован отец Петр, а на следующий день — Вера Петровна Миронович; еще ранее, 23 февраля, был арестован иеромонах Андрей (Эльбсон). Отец Петр был обвинен в том, что является «участником контрреволюционной церковно-нелегальной организации», а также «руководителем Можайского филиала», в организации тайной домовой церкви у себя на квартире, «где периодически собирались его единомышленники из города Москвы и других мест».

Отца Петра допрашивали 11 и 13 апреля и 10 мая. Приводимые ниже его ответы были записаны следователем:

— Гражданин Петриков, где Вы в данное время служите?

— Я, Петриков Петр Сергеевич, по состоянию своего здоровья нахожусь в данное время без определенных занятий.

— Будучи без определенных занятий, на какие же Вы средства существуете?

— Источником к существованию у меня служит помощь, получаемая мной от гражданки Миронович Веры Петровны и моей матери Татьяны Михайловны.

— От кого Вы из своих почитателей еще получаете денежную помощь?

— Денежной помощи я больше ни от кого не получаю.

— Перечислите своих знакомых, проживающих в городе Москве.

— Знакомых, проживающих в городе Москве, у меня нет.

— Когда Вы были последний раз в городе Москве и у кого?

— Последний раз в городе Москве я был в сентябре месяце на Даниловском кладбище на могиле отца, в этот день я ни к кому не заходил.

— Вы Шика Михаила Владимировича знаете?

— Шика Михаила Владимировича я не знаю.

— Вы даете ложные показания. Шика Михаила Вы знаете, последний несколько раз был у Вас в городе Можайске. Почему Вы это скрываете от следствия?

— Я утверждаю, что Шика Михаила не знаю. <…>

— Когда и при каких обстоятельствах Вы познакомились с монахом Эльбсоном Андреем?

— Монаха Эльбсона Андрея я знаю с 1931 года, познакомился я с ним на этапе и вместе с ним отбывал меру социальной защиты в городе Муроме, и изредка бывали друг у друга на квартирах.

— Когда в последний раз Вы встречали монаха Эльбсона и где?

— Последний раз я с Эльбсоном Андреем встречался в конце января или начале февраля месяца 1937 года в городе Можайске, он приезжал ко мне.

— Объясните цель посещения Вас монахом Эльбсоном.

— Эльбсон Андрей приезжал ко мне узнать о состоянии моего здоровья.

— Воспроизведите характер разговора, который происходил у Вас с Эльбсоном?

— Я Эльбсону говорил, что у меня положение в здоровье ухудшается. Эльбсон в связи с этим выразил мне соболезнование, других разговоров у меня с ним не было.

— Вы даете ложные показания. Из показаний Эльбсона очевидно, что последний был у Вас в связи с некоторыми происшедшими изменениями в вашем духовном мире и что на эту тему он с Вами вел беседу. Почему Вы это скрываете от следствия?

— Я утверждаю, что с Эльбсоном имел разговор только касающийся состояния моего здоровья.

— Вы монаха Ильина Александра знаете?

— Монаха Ильина Александра Михайловича я не знаю. <…>

— Сколько раз Вы арестовывались?

— Два раза.

— За что Вы привлекались?

— Первый раз я арестовывался в 1931 году по статье 58-й пункту 10-му, был присужден к трем годам концлагеря, где я пробыл три месяца, и затем дело было пересмотрено, и я был выслан без прикрепления «минус двенадцать». Второй раз я был арестован в городе Муроме и, просидев в тюрьме три-четыре месяца, был освобожден.

— Давно ли Вы знаете монаха Эльбсона и где Вы с ним познакомились?

— Монаха Эльбсона я знал как служителя религиозного культа примерно с 1929 года, но ближе я его узнал, когда мы отбывали «минус двенадцать» в городе Муроме, где мы с ним виделись, но редко.

— Как часто Вы встречались с Эльбсоном при жительстве в Можайске?

— Один раз. В начале 1937 года. Я же к нему в Киржач не ездил.

— Вы говорите неправду, следствие располагает данными о том, что и Вы у Эльбсона были в городе Киржаче. Дайте откровенные показания по этому вопросу.

— Я еще раз подтверждаю, что из города Можайска я к Эльбсону в Киржач не ездил, а весной 1936 года при моей поездке из Мурома в Можайск искать квартиру для переезда я заезжал в Киржач к Эльбсону.

— Кто Вас посещал в городе Муроме?

— Родные посещали, иногда Эльбсон заходил, моя родственница Ростовцева Т.Н., которая недолгое время проживала в Муроме. Возможно, кто и еще посещал, но я не помню.

— Назовите ваших общих знакомых с Эльбсоном.

— Ростовцева Т.Н., Миронович В. П., более я никого не помню.

— Кто Вас посещал в городе Можайске?

— Родные, был один раз Эльбсон, священник Александр Михайлович, житель города Можайска, более я никого не помню.

— На какие средства Вы существовали, нигде не работая и не получая пенсии?

— Я не работал, так как по болезни к профтруду не способен. Пенсию я не получаю как служитель религиозного культа. О моей инвалидности имеется в деле документ райздравотдела. Существовал я на помощь экономическую и физическую со стороны Миронович В. П. и моей матери.

— По каким причинам Миронович принимает такое участие?

— По своему личному желанию и по просьбе моей матери, так как последняя связана с семьей и жить со мной не может.

— При ваших встречах с Эльбсоном велись ли на политические темы беседы?

— При встречах с Эльбсоном на политические темы у нас бесед не было.

— Вы даете ложные показания. Следствие располагает данными о том, что при встречах с Эльбсоном у вас бывали беседы на политические темы во враждебном духе. Дайте правдивые показания по этому вопросу.

— Я подтверждаю, что при встречах с Эльбсоном у нас бесед на политические темы не было. <…>

— Обвиняемый Петриков, Вы предупреждаетесь о том, что следствие объявляет Вам об окончании следствия по Вашему делу. Имеете ли Вы чем дополнить следствие?

— После объявления мне об окончании следствия по моему делу дополнить следствие ничем не имею.

Отец Петр был обвинен по ложным показаниям на него, данным двумя священниками, и 26 сентября 1937 года тройкой при УНКВД СССР по Московской области приговорен к расстрелу. 27 сентября, в праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня, отец Петр принял мученическую кончину и был погребен в безвестной могиле на Бутовском полигоне под Москвой.

ЖИТИЕ СОСТАВИЛА старший научный сотрудник Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета Ирина Ивановна Ковалева